Александр Черкасов

Любовь

Одна из основных базовых эмоций. Всё для Любви. Мы любим сами любить. Верим в любовь, ждём любви, боимся любви.

Мы выбираем условия для любви, расставляем приоритеты, мишеним предпочтения.

Выше, ниже, больше, дальше, умней, длинней... Наш объект любви должен быть... (нужное заполнить, ненужное вычеркнуть). Современная эпоха. Век выбора. Победа упаковки над вкусом. Заверните объект любви получше! Иначе не полюбят.

А бывает иначе? Да. Бывает.

Безусловная любовь. Любовь мамы и папы к тебе самому/самой по одной только этой лишь причине. Потому что ты их продолжение и часть. И более для любви им не нужны никакие кубки и медали.

Безусловная любовь даёт такую мощную защиту твоего "я", такую уверенность в себе и своих силах, в поддержке своих близких, что все эти кубки и медали сами собою падают в твои ладони. Для того чтобы радовать родных твоими успехами и победами.

Безусловная любовь к ребёнку – самый прочный фундамент его будущей жизни. Это тот огонёк в сердце, что никакие трудности и испытания не смогут до конца погасить.

Была и у меня такая любовь.

Папа и мама! Спасибо вам за то, что я вырос в полной уверенности, что весь мир меня любит. Я верил в вашу любовь, я видел её, я её чувствовал. Любовь не мешала вам быть строгими. Любовь помогла маме вырастить двух сыновей в одиночку после развода с отцом и дать им хорошие навыки жизни. Любовь помешала папе зарезать меня в мои двадцать пять, когда он пьяный пошёл на меня с ножом. А до этого он спал, убаюканный старым магнитофоном, где на записях я что-то лепетал ему в своём трёхлетнем возрасте. Любовь, она братцы, сложная загогулина, ей Богу...

Папе не нужен был взрослый сын с невесткой и внучкой. Поэтому он выгнал моих дам на мороз при первой и последней их встрече. А меня попробовал зарезать, но не смог. Потому что Любовь.

Родители жили недолго и не очень счастливо, были в разводе двадцать лет и умерли в одно жаркое лето 2002 года в разных концах большого города, ничем особо не болея и не утруждая никого своим уходом. Осиротев меньше чем за две недели, я получил в своём сердце чёрный кусок угля. Погас мой очаг безусловной любви.

Дальше только также  безусловно любить свою дочку и стараться, уже в свою очередь, согреть её. А для остальных – вечная Выставка Достижений Народного Хозяйства. Выше, гуще, толще...

Я обещал маме съездить после её смерти к её родным на Украину. Как это ни покажется странным, но мы с мамой были ещё и очень хорошими друзьями. И разговаривали на многие темы. И в том числе, что же мне делать, если вдруг что-то с ней случится. У меня была очень мудрая мама.

Первым на мамину Родину поехал мой старший брат. Тут надо бы сказать, что отношения у меня с братом довольно... сложные.

Вот как их описать тебе читатель, чтобы было понятно и правда?!

Правда... Мой брат родился в день рождения газеты "Правда" 5 мая. Поэтому всю свою жизнь врёт. Так вышло. Преимущественно другим людям, но чаще себе. При этом он прекрасный семьянин, общественник, работник, чуть хуже коллега, сложный родственник и никакой брат. И так тоже бывает.

То, что для меня было непременной данностью – у меня есть брат, для него являлось непонятной докукой, обязанностью, источником навязанных родителями хлопот. Та безусловная любовь, в которой я купался, ловилась им в каплях.

О, нет! Родители любили нас вполне одинаково. Но он был первым и ему было мало, всегда мало, крайне мало родительского тепла и одобрения. А мне хватало и даже хотелось, порой, чуть поменьше. Он врал и изворачивался, пытаясь заслужить, завоевать, выгрызть побольше  и пожирней кусок этой любви, но... Любовь давалась поровну каждому из нас.

Он вырос успешнее меня, возможно еще и потому, что постоянно старался быть лучше. Я горжусь его успехами. Ему бы ещё... Впрочем, всё у него уже есть. Кроме вот этого "пунктика". Про его недолюбленность родителями.

Итак. Родители умерли. Прошло три года. Мой брат съездил к нашей родне на Украину и вернулся с видом нашкодившего кота. Он прятал глаза в разговоре, бормотал, что наговорил лишнего... И пришёл в совершенную панику узнав о том, что я еду туда же на следующий год. Мне было нужно. Я обещал маме.

Декабрь 2006 года. Украина остывала после победы и поражения Оранжевой революции. Ветер перемен опять наверх принес только мусор и пыль. В обществе царило уныние и разочарование. Основной месседж мейнстрима - "опять обманули..."

Он был чёрный, с дырявым асфальтом улиц, местами грязно-серый, город моего детства. Город недовольных людей, которых снова обманули.

Киев.

Он был прекрасен. Память детства вела меня по улочкам, подъёмам и спускам к набережной великой реки. Здравствуй Днепр Славутич! Привет тебе от Невы...

Лавра.

Снег летит меж куполов церквей на гранит мостовой. Я очень рад быть здесь. Через час встречаюсь со своим двоюродным братом Вадиком. Сидим в кафе, пьем пиво. Вадька как-то странно смотрит на меня и вдруг говорит: "… А ты ничего так выглядишь. А говорят что три года пил. Ну, когда квартиру мамы продал. Её и пропил..."

Вадик! Вот тут я и вспомнил блудливо-виноватые глаза старшего брата. Ложь и вранье из желания получить побольше тепла родичей в такой же, как у меня остывший уголь в сердце. Ложь и вранье десятки раз пересказанное, перекрученное, приукрашенное на свой вкус.

"…Ты квартиру матери продал, а книжками её на Невском торговал и пил..." Это уже тетя Надя. Небольшого роста, смешливая, крепко стоящая на земле наших предков. Тетя, которая любила меня как душу, приезжала ко мне в учебную часть ВМФ, у которой я жил каждое лето с десяти лет, смотрит на меня с презрением и холодной ненавистью. В хату бы не пустила, если бы в село я приехал один. Без другой тети – Любы. Любови. Любви.

– Да ты хоть послушай его, говорит сестра сестре и я пытаюсь, как могу, рассказать тёте Надежде, как жила её старшая сестра Вера и моя мама, как ушла она насовсем...

Как книги, которые она всю жизнь собирала, забрал к себе брат на дачу. Где они и лежат до сих пор на его чердаке. Что продал я квартиры и мамы и папы, потому что не смог в них жить. И сдавать их не смог. И платить за всё квартплаты не смог. Что брат забрал всё, что хотел и спасибо ему за это. Так как я не взял ничего. Кроме маминого партбилета и медали Ветерана труда. Как по договоренности с мамой я выбросил, предварительно разорвав, ее письма и открытки. Как стоял у помойки и плача бил чашки-блюдца, ибо некуда было взять и не к кому вернуться...

"…Не знаю, кто из вас брешет алеж мне всё равно..." говорит сестра моей мамы голосом моей мамы и в душе уже не уголёк. Антрацит. Каменный уголь. Такая стужа в душе моей звенит.

Холод маминой Родины. Электричка стучит колёсами уже третий час. Еду за город. Еду к любимому маминому брату, к дяде Паше. В вагоне полно цыган. Они забавно галдят и меня чуть отпускает.

– У них табор здесь рядом, говорит дядя встречая меня на станции.

Дядя Паша. Есть в нашем роду богатыри. Большие люди. Среди всех двоюродных я самый большой. Промеж деток наших Андрей Гутовский – сын сестры Оксаны, богатырём растёт. А среди дядьёв – дядя Паша.

Резкий, огромный, громогласный, большой. Заполняющий собою всё помещение. Любой объём. Любимый брат мамы.

– Павлик ходил на рыбалку и кормил всю семью. С голоду бы без него подохли.

С детства эти рассказы мамины помню.

Человек сильный, бескомпромиссный, умный, опасный. Бывший милиционер. А бывших не бывает. Показывал мне в детстве болевые приемчики, учил бросать через бедро и делать подсечки ногами в борьбе.

Не жду я от него ничего. Не понимания, ни любви, ни радости. Сложный человек. Идёт впереди. Бьёт своими больными ногами снежный наст для меня, чтобы легче мне шагалось. Не такой он и большой уже как в памяти моей. Скукожился. Смялся. Я намного больше.

Ноги больные это давешнее. А еще дядя Паша чернобылец. Стоял в оцеплении при аварии Чернобыльской АЭС. Нахватал радиации на полгода госпиталя каждый год.

– Это раньше, говорит дядя. Я дом здесь построил и живу всю неделю. На выходные только в Киев езжу. Работаю в садоводстве электриком и сторожем. Здесь такой воздух, что болячки сами пропадают. Ну вот дошли...

Ну, такой реально большой чёрный внедорожник. А дядька-то нормально устроился.

– Жалко поздно приехал. Я ещё две недели назад в лес по грибы ходил.

Дядя показывает по дороге свои владения. А я. Я думаю. Вот как мне ему всё рассказывать. Если уж и тети не поверили. Если бы не пообещал маме, ни за что бы до него не доехал. Голгофа какая-то, честное слово.

– Ну, вот и мой дом. Здесь не всё ещё достроено, но жить можно.

Дядя кухарит. Готовит нехитрую снедь для ужина. Достает настоянный им коньяк на одному ему ведомых нужных корешках и травках.

– Ну, будем! За встречу!

Он расспрашивает меня про мою жизнь, про работу, про семью, про дочку... Я пытаюсь говорить и, сбиваясь, рассказываю ему свою правду. О том, как было. Почему продал. Зачем сделал. Что всё враньём перекрутили.

И вот этот бывший большой человек подходит ко мне бывшему маленькому. Обнимает меня так, что слетает вся эта ледяная шелуха с души. Глядит на меня родич мой. Брат матери моей. По Славянской Правде ближе и нет.

И горячая волна безусловной Любви, чувства, которого я не чаял, не ждал здесь найти, в этом суровом и грозном человеке, заполнило всё моё сердце и зажгло его вновь.

– Это всё касается только тебя и твоего брата. И никого более, – сказал он.

Давай я тебе ещё белых грибов положу. А с собою возьмёшь?!

Мы были с ним похожи. С моим дядей.

Он получил радиацию во время аварии Чернобыля, а я на атомной подводной лодке. У меня тоже сейчас болят ноги, и я очень жалею, что не взял тогда у него рецепт мази. Мне не хватает его голоса.

Царство Небесное ему и всем другим ушедшим моим дядям и тетям, бабушкам и дедушкам, папе и маме! Небесные защитники мои, ангелы-хранители безусловной любви, вы всегда рядом со мною.

Мама была очень мудрой. Она знала, куда и к кому мне ехать. Тот заряд безусловной любви позволил мне стать собою. Быть спокойным и уверенным.

Любовь помогла мне принять все мои потери.

Любовь помогла мне тогда простить моего брата, не упрекая его ни за что.

Любовь помогла мне жить дальше и любить и быть любимым.

Любовь как начало и основа жизни.